Океанология – это как градусник для человечества
О проблемах и перспективах отечественной и мировой океанологии в беседе с ответственным редактором «НГ-науки» Андреем ВАГАНОВЫМ рассказывает доктор географических наук, врио директора Института океанологии им. П.П. Ширшова РАН Алексей СОКОВ.
– Алексей Валентинович, понятно, что по определению проблемы Мирового океана – они мировые. Но относительно России можно сказать, что мы находимся перед началом летнего экспедиционного периода. Какие планы у Института океанологии на грядущие летние месяцы?
– План экспедиций действительно сверстан. Министерство науки и высшего образования его утвердило. По-моему, план интересный. В Арктическом регионе наше исследовательское судно «Академик Мстислав Келдыш» проведет четыре экспедиции. В дальневосточных морях – судно «Академик Михаил Лаврентьев» загружено полностью… Но с финансированием проблемы остаются до сих пор. Уже сорвана экспедиция на судне «Академик Сергей Вавилов».
– А причина?
– Не было госзадания до середины марта. Мы не могли запустить процесс подготовки этой экспедиции.
– А в принципе если бы было нормальное финансирование, все 12 исследовательских судов можно было бы задействовать…
– Безусловно! Дело только в финансах. Сейчас, например, мы ведем разговор о списании двух судов – «Штокман» и «Гагаринский». Но это только потому, что нет денег, а не потому, что суда непригодны для эксплуатации. Один-два рейса в год – это максимум. В целом 80% времени – это простой судов.
– И тем не менее 9–10 апреля в Санкт-Петербурге прошел Арктический форум. Вы участвовали в нем. Насколько это было полезно?
– Да, Институт океанологии участвовал в этом мероприятии. Главная цель была – подписание документов о создании совместной российско-китайской Арктической лаборатории. Китай заинтересован в наших судах, наших экспедициях – и прежде всего в наших знаниях. И у них есть деньги.
Эта лаборатория будет работать на базе Института океанологии РАН. Китайскую сторону интересует океанология в общем виде. В проекте договора присутствовала вся классическая океанология: атмосфера, биология, геология, физическая океанология, климат. То есть, собственно, весь учебник океанологии интересует китайцев. В интеллектуальном плане мы еще представляем для них интерес.
– Любопытно, что именно китайцы интересуются очень активно Арктикой…
– Сейчас Арктикой интересуются все! Если говорить про Юго-Восточную Азию, не меньший интерес к Арктике проявляют и японцы, и корейцы. Все европейские страны, даже те, которые не имеют выхода к Арктической зоне. Арктика – это не разделенный еще участок открытого океана. Ведь сегодня фактически открытый океан уже поделен на зоны влияния международными конвенциями.
– Но конвенции по морскому праву регулируют только 200-мильную зону…
– Якобы только 200-мильную… Но это чистая декларация. Реально весь океан, за исключением центральных областей Индийского океана, которые никому в научном плане не интересны, находится в сфере влияния тех или иных программ. Например, вокруг Антарктики – это ANTCOM (конвенция «О сохранении живых ресурсов Антарктики»).
– Допустим, суда какой-то страны не участвуют в этих конвенциях. Им что, закрыт доступ в эти регионы Мирового океана?
– Никто ничего не закрывает: пожалуйста, плавайте. А вот когда речь идет об освоении ресурсов, если вы не участвуете в исследованиях, не обладаете данными по сохранению окружающей среды – вот здесь-то и вступают в силу все эти конвенции. Была же у России проблема – ограничения на вылов криля. И вот в этом году по инициативе российского Министерства иностранных дел впервые за многие годы наше судно «Мстислав Келдыш» совместно с еще одним судном от Росрыболовства идут в ноябре более чем на 100 суток в Антарктический регион. С чем была связана такая длительная пауза? Россия не проводила исследований по экологии региона – не имела и квот на вылов криля.
Это, собственно, раздел биологических ресурсов. То же самое – с минеральными ресурсами.
– Жестко принуждают к исследованиям!
– Да, очень. В Арктике примерно то же самое. Исследовать надо! Страны хотят продемонстрировать свое участие в исследованиях. Сейчас это всем необходимо. Если вы не занимаетесь исследованиями, то вас жестко оттирают на второй план.
– Океанологические исследования весьма ресурсоемкие и чаще всего имеют международный аспект. В связи с этим международные санкции в отношении России, которые сейчас активно инициируют США, как-то сказываются на ваших проектах?
– Да, прежде всего по приборам. Нам отказываются продавать соответствующее океанографическое оборудование. Например, американская компания Sea Beard много лет поставляла нам автоматические зонды для измерения профилей температуры, солености морских вод от поверхности до дна. Это наш основной рабочий океанографический прибор. Sea Beard лет 20 назад завоевал этот рынок. А сейчас отказывается проводить поверку, тарирование и ремонт этих автоматов. Куда их девать? Проблема…
Другое дело, с моей точки зрения, первые 20 лет нового века отличаются пониженной активностью именно в области полевых исследований океана. Стало меньше исследований открытых частей Мирового океана в целом в мире.
– Может быть, это оборотная сторона взрывного развития вычислительной техники, физико-математического моделирования?
– А это не поможет, если у вас нет данных. Это мое глубокое убеждение. Модель – вершина научной деятельности только в том случае, когда она основана на реальных данных. Что такое океанология? Часть геофизической науки. А что такое геофизика? Измерение.
– Но океан – это очень подвижная система. И сколько ни измеряй – все равно будут другие данные. И этот процесс бесконечный. А существует ли в океанологии некая метамодель (модель моделей) Мирового океана?
– У моего учителя, директора Института океанологии в 1995–2006 годах, замечательного ученого Сергея Сергеевича Лаппо был четкий расчет, сколько нужно данных в единицу времени, чтобы описать климатические процессы в Мировом океане. Очень много! И без этого никакого прогресса не будет.
– Допустим, вы соберете все необходимые данные. На их основе построите модель. Но за это время состояние Мирового океана изменится.
– Самое главное – мы должны понять механизм изменчивости. Если мы продвинемся так сильно, что эти механизмы опишем, тогда и прогноз станет возможен. То есть это некий рекуррентный процесс: набираем данные, улучшаем модель, выдаем более точный прогноз и т.д.
– Возвращаясь к теме мирового всплеска интереса к Арктике. Помимо освоения минеральных ресурсов этого региона существуют ли какие-то сугубо океанологические проблемы, интересные именно с научной точки зрения?
– Конечно же. Арктика – это прежде всего важнейшее звено климатической системы. Это океан, покрытый льдом. Изменение объема льда ведет к изменению альбедо (отражательной способности поверхности). Следовательно, совершенно другой радиационный баланс.
Вторая важная проблема – водный баланс. Либо таяние, либо замерзание – это принципиальнейшие процессы для океана. Тепло, безусловно, главный двигатель этих процессов. Но вторым двигателем является соотношение соленость/пресность. Северный Ледовитый океан – поставщик пресной воды при таянии. А при замерзании – поставщик соленой воды. Безусловно, этот океан – один из ключевых районов на планете в плане изменчивости.
Что является движителем климатических изменений? Перераспределение тепла и соли. И Северный Ледовитый океан со своей ледяной шапкой влияет и на тепло, и на соль (так называемый термохолинный фактор). Отсюда – совершенно другие процессы конвекции, совершенно другие процессы образования водных масс и совершенно другие процессы водообмена. Мы же наблюдали, причем относительно недавно, ледниковый период, когда была другая циркуляция. А чем это было вызвано? Фактически расширением ледяной шапки Северного Ледовитого океана.
Кстати, не случайно еще Сергей Сергеевич Лаппо задумал и начал проводить измерение профилей температуры, солености, плотности именно на 60-м градусе северной широты. Почему? По 60-му градусу проходит граница Северной Атлантики и Арктики. Из Арктики выносятся пресная вода и холод; туда заносятся соленая вода и тепло. Для изучения климатических закономерностей, для формирования точных прогнозов погоды – это ключевые вопросы.
– Недавно в Москве проходил круглый стол, посвященный 20-летию создания Морской коллегии. Не могли бы вы немного подробнее рассказать об этой институции? Она как-то редко бывает на слуху.
– Морская коллегия – это фактически второе правительство. В свое время ее возглавлял премьер-министр Михаил Касьянов. В нее входили все министры, которые имели отношение к морским делам. Задача Морской коллегии – вырабатывать принципы национальной морской политики. И в результате были разработаны и приняты Морская доктрина Российский Федерации до 2020 года и Морская стратегия.
– Принята Стратегия освоения Арктики. Существуют и вполне определенные целевые показатели перевозки грузов по Северному морскому пути (СМП) – 80 миллионов тонн. Правда, возникает проблема – чем загрузить…
– Сейчас другая проблема – флота нет. Эти 80 миллионов тонн не на чем вывозить. Груз есть, а флота нет. И тут много аспектов. Например, Госдумой был принят закон, согласно которому на СМП могут работать суда только под российским флагом. Придется какими-то специальными решениями разрешать иностранцам участвовать в этих перевозках. А это потеря доходов.
Правда, начал строиться ледокольный флот. Беспрецедентное количество ледоколов! И это, кстати, заслуга Морской коллегии.
– На ваш взгляд, апокалипсические прогнозы с таянием льдов Арктики, уменьшением ледников Гренландии имеют под собой основу?
– Я не сторонник алармистских теорий. Что касается Гренландии, то очевидно, что ледовитость там уменьшается. Это доказано. А вот в Южном полушарии есть участки, где уменьшается Антарктический полуостров, а есть – где он прирастает.
Причем процессы, которые мы изучаем, где-то быстрые, а где-то медленные. Например, возраст глубинных слоев Тихого океана – тысяча лет. То есть какой-то сигнал туда был закачан тысячу лет назад. И когда-то он всплывет на поверхность. А вот в Северной Атлантике последние 40–50 лет закачивается холод на глубину. Это доказано инструментально, я принимал участие в этих исследованиях. Если этот холод в расчетах не учитывается – а я знаю, что его не учитывают, так как сегодня оперируют данными, полученными с 700-метрового слоя, – тогда у меня вопрос к тем, кто составляет модели: да, сейчас конкретно эффект таков, что пленка на поверхности нагрелась; но из этого делать вывод, что нагрев будет продолжаться по экспоненте, неправильно. А когда этот закачанный в Северную Атлантику холод всплывет – какой отклик всей системы будет? Атмосфера ведь не помнит ничего, она быстрая. А Мировой океан – это сильно инерционная система.
– А вы не боитесь, что поднявшаяся во всем мире кампания за освоение Луны отвлечет гигантские средства, а на изучение и мониторинг Мирового океана ничего не останется?
– Это не первый и не последний раз. Люди, которые хотят зарабатывать на Луне, естественно, будут говорить, что это самое важное. Имеют право. Можно изучать Луну и нужно изучать Луну! Но космос сейчас изучен лучше, чем Мировой океан. А мы-то на самом деле живем на планете Океан. Около 72% поверхности Земли занимают океаны. Мировой океан – это среда, которая нас окружает со всех сторон, и условия обитания всего человечества, комфортные либо некомфортные. Я еду в командировку и смотрю прогноз погоды: брать зонтик или не брать. Океанология – это то же самое, только в большем масштабе.
