Президент РФ подписал на этой неделе указ о праздновании в 2024 году 300-летия Российской академии наук.

И, как считает недавний кандидат в президенты РАН, научный руководитель Института океанологии им. Ширшова РАН, эксперт МЭФ Роберт Нигматулин, пора функцию управления институтами отобрать у «бухгалтеров» и вернуть ученым.

В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал, как перераспределить национальный доход, выращивать нобелевских лауреатов и грамотно изучать госязыки республик РФ.

— Роберт Искандерович, что представляет собой Российская академия наук сегодня? Это по-прежнему клуб академиков и членкоров, средний возраст которых достигает 80 лет?

— Да, после 2013 года мы стали клубом ученых, поддерживаемым государством. Средний возраст академиков за 70. А все потому, что в 90-е годы молодежь не шла в науку. Она шла в другие сферы, уезжала за рубеж. В результате количество научных исследований сократилось в три раза. Мы уже лет 20 выбираем академиков и членкоров по так называемым молодежным вакансиям. Это ненормально.

— Как все это отражается на состоянии современной российской науки?

— Состояние неудовлетворительное. Конечно, каждый из руководителей институтов скажет, что у них есть те или иные успехи, иначе не бывает. Но общее состояние не соответствует нуждам общества и страны. Я еще работаю на мехмате МГУ. Раньше по моей специальности (механика жидкости, газа и плазмы) каждые две недели было заседание диссертационного совета, на котором рассматривались две кандидатские диссертации или одна докторская. Сейчас же у нас месяцами нет защит диссертаций. И это на мехмате МГУ! Упал уровень аспирантов. А в науке, если ты не работаешь очень активно, если не гребешь веслами достаточно интенсивно, как гребец в лодке, то тебя очень быстро снесет течением. Конечно, выдающиеся молодые ребята есть всегда, но сегодня их очень мало. Уровень профессоров тоже надо поднимать. Мы сейчас в Академии наук мучаемся от того, что не можем порой найти руководителей институтов и лабораторий.

— Сколько средств сегодня выделяется на науку и сколько необходимо для ее нормального функционирования?

— На всю науку выделяется 1 процент ВВП, из этого академическая наука получает где-то 0,15–0,16 процента. А для нормального функционирования всей науки должно быть 3 процента, а академической — около 0,5 процента ВВП. Кстати, у нас часто говорят, что гражданскую экономику надо развивать за счет сокращения военных расходов. Но на содержание армии уходит 3,6 процента. При этом наша страна имеет протяженные границы с десятками стран, у нас есть геополитические интересы и противоречия с другими государствами. Сокращать военные расходы нельзя — можно сокращать средства на внутренние войска, на чиновничество, на раздутый полицейский аппарат.

— Конкретно в вашем Институте океанологии ведутся исследования мирового уровня?

— Конечно. В основном мы занимаемся гражданскими исследованиями. Океан — это не только военно-морской флот, это также транспорт, пищевые ресурсы, безопасность, климат, катастрофы. Цунами и ураганы формируются в океане. Сейчас актуальна проблема Арктики, где уже добывается нефть. Роль минеральных ресурсов, связанных с океаном, будет расти. Без океана невозможно представить развитие нашей страны. Мы океанская держава. Кстати, в 80-е годы прошлого века наш институт более чем на половину финансировался из военных ведомств. Сейчас эта доля упала многократно.

— Единственный из проживающих сейчас в России лауреатов Нобелевской премии — Жорес Алферов — был награжден еще в 2000 году (Андрей Гейм и Константин Новоселов революционные исследования графена провели уже в Великобритании). С тех пор у нас пусто...

— Нобелевский лауреат — это как самородок, который встречается очень редко. Но чтобы такой самородок найти, необходимо нанять сотни старателей. Надо учитывать также, что сегодня Нобелевский комитет ориентирован в основном на людей из Америки и Европы.

— И здесь предубеждения?

— Да, и существенные. Авторитет нашей науки, конечно, высокий. И когда мы едем за границу, мы чувствуем благоприятное отношение к нам со стороны коллег. Лично я никогда не испытывал к себе неприязни. Если мы хотим, чтобы у нас были свои Нобелевские лауреаты, значит, на науку надо выделять не 1 процент из бюджета, а 3. Тогда увеличится и количество молодежи, идущей в науку. В правительстве говорят, что на науку тратятся большие ресурсы. Я же считаю, что средств недостаточно. Помимо зарплат, которые надо увеличивать, мы отстаем и в приборном оснащении. По некоторым разделам нас не публикуют за рубежом, потому что мы проводим измерения на старых приборах, а это ненадежно. Ученый, который работает в зарубежной лаборатории, анализы проводит быстро, а нашим приходится работать месяцами. Эти проблемы не должны обсуждаться дежурно, надо говорить по существу.

Вот недавно был совет по науке в Новосибирске. Что говорили ученые? Давайте построим три синхротрона по 40 миллиардов рублей каждый — на Дальнем Востоке, в Сибири и в Москве. Но это сейчас не главное, хотя тоже важно. Надо поднимать вопрос, почему у нас аспирант получает 6 тысяч рублей. Как можно жить на такие деньги? Усложнилась проблема с жильем и, в частности, с общежитиями. Основная проблема в науке — это подготовка молодых ученых. Сколько сейчас аспирантов, как они защищаются, как публикуются? Речь не об академиках. Но остальным работникам науки нужна поддержка. Об этом должно заботиться государство. Организация спроса на знания — одна из важнейших функций государства. А у нас этого спроса нет из-за несбалансированной экономики, за что несут ответственность правительство и околонаучные круги, которые поддерживают ошибочную экономическую политику. И правительство ответственно за плачевное состояние аспирантуры, за сокращение исследователей, за старую приборную базу, за изношенные здания.

— Как добиться того, чтобы молодым ученым было интересно и престижно работать в России?

— Главное, чтобы человек, который идет в науку, не чувствовал себя ущербным. Нельзя сказать, что у нас все плохо. Есть отдельные успехи, но надо смотреть по всему фронту развития науки, образования, здравоохранения и культуры. Вот у нас говорят, что здравоохранение бесплатно. Но даже в кино показывают, что когда человек заболел, то ему говорят: «Если бесплатно, ждите несколько месяцев, а иначе — платите». По телевизору непрерывно показывают, что тому или иному ребенку необходимо собрать деньги на лечение. Что это такое? Надо увеличивать численность народа, у нас ведь есть почти пустые регионы — в Сибири, на Дальнем Востоке. А за границей, в Китае огромная плотность населения. Долго держать такой перепад невозможно. На нашу территорию неизбежно будет проникать другая культура, язык, образ жизни. Мы можем потерять русскую цивилизацию в Сибири и на Дальнем Востоке.

Об этом должно беспокоиться правительство. Нельзя ограничиваться материнским капиталом. Вот две мои бабушки остались вдовами в 40-летнем возрасте. Оба деда умерли в 48 лет. Одна бабушка осталась с 6 детьми, а вторая — с 8, и как-то выжили, все дети получили высшее образование. А сейчас разве можно такое представить? Конечно, родители, которые воспитывают двоих-троих детей, должны получать всяческую поддержку. Например, в Финляндии, если на члена семьи выходит менее 850 евро, то выделяется социальная помощь. Там беспокоятся о том, чтобы росла численность народа. Мы же привыкли шуметь по поводу наших побед в хоккее, в футболе. Но болеть истерично за свою команду — это примитивный патриотизм. Нужно думать о народе, о своем Отечестве, о том, что молодые люди уезжают за рубеж. Они видят, что там лучше. Это не значит, что там можно легко зарабатывать на достойную жизнь, но возможностей там больше. Хотя один из элементов счастья — жить в своей родной стране и пользоваться родным языком. Я вот 10 лет работал за рубежом, в том числе в США. Мне дали право на постоянное место жительства. Но когда я подумал о том, чтобы там остаться, мне грустно стало. Мои сын и дочь тоже вернулись, хотя были успешны за рубежом.

— А где они учились?

— Сын окончил МГУ, а аспирантуру — в Ренселлаировском политехническом институте в Америке. Потом 10 лет работал в фирме General Electric. Разрабатывал рекордную газовую турбину на 350 мегаватт, был одним из активных лидеров этой разработки. Газовые турбины сделали революцию в энергетике. Это супертехнология, которая стала внедряться на Западе в 1990-е годы. Но в России мы практически самостоятельно сделать газовую турбину не можем, а без них нет будущего в машиностроении. Если мы потеряем все высокотехнологичные производства, то превратимся в нацию, которая торгует достижениями других стран — IPhone, Samsung, иномарки и так далее.

— А где училась ваша дочь?

— Она училась в американской школе, когда я там работал, но летом возвращалась в Уфу и там догоняла русское и башкирское образование. Окончила американскую школу с золотой медалью, но получила и аттестат зрелости в уфимской школе. Поступила в Принстонский университет, за три года вместо четырех окончила его по специальности «прикладная математика», потом поступила в аспирантуру знаменитого MIT, вместо пяти лет за четыре года написала докторскую (PhD) диссертацию. Затем ее взял на работу Билл Гейтс. Она проработала с ним три года, он ее очень ценил. Но ее пригласило на ответственную работу московское правительство, и она вернулась.

— Судя по тому, что вы преподавали за рубежом и ваши дети там учились и работали, вы лояльно относитесь к научной миграции.

— Ну что значит лояльно? Нельзя держать людей насильно. Но я смотрю с сожалением, когда уезжают талантливые люди.

— Вы говорите об ошибочности экономической политики в стране — а с чего бы начали исправление ситуации?

— Начинать надо с налога на сверхбогатство. У нас супербогатых людей менее полпроцента, но их доходы составляют сумму, сопоставимую с доходами федерального госбюджета. Это некоторые министры, губернаторы, депутаты, руководители госбанков, госкорпораций и другие начальники. Они все известны.

— Олигархи...

— Вы имеете в виду руководителей крупных частных корпораций? Да и они тоже. Но у нас есть госслужащие, которые вместе со своими женами имеют гигантские доходы. И они должны платить налоги, больше, чем 13 процентов. У сверхбогатых, составляющих долю процента населения, сосредотачиваются огромные ресурсы. Постоянно звучит мантра, что если у богатых будет больше денег, они будут инвестировать их в экономику. Но так не получается. Средства вкладываются в финансовые операции, выводятся за границу, на них покупаются дворцы и квартиры в Лондоне, Франции, Швейцарии и др. Это нужно остановить. Законодательство должно быть таким, чтобы ресурсы, которые уходят супербогатым, нельзя было уводить за границу. Они должны использоваться в интересах нашей страны и вкладываться в нашу экономику. А с той части личного дохода, который превышает, например, 25 миллионов рублей в год, надо брать подоходный налог не 13 процентов, а 25–30 процентов. Это очень умеренно. В европейских странах это составляет более 50 процентов. Но даже такая мера добавит в госбюджет около триллиона рублей в год, что не мало, если учесть что доход федеральной части бюджета составляет 13 триллионов рублей в год. А региональные бюджеты можно укрепить налогами на сверхдорогую недвижимость, например, превышающую 50 миллионов рублей. В США такой налог в разных муниципалитетах составляет до 4 процентов кадастровой стоимости и называется «школьным» налогом. И эти добавленные в разные бюджеты средства надо направить на социальные расходы на развитие человека. Часть этих средств пойдет на повышение зарплат учителей, медицинских работников и др., что, помимо всего, повысит покупательский спрос и создаст стимулы экономического роста.

— А хватит ли этих ресурсов?

— Это поможет обеспечить рост на 2–3 процента ВВП. Для начала хотя бы это. Кроме того, это только часть необходимых для роста экономики мер. Все должно происходить решительно и постепенно. Надо снижать налоги с бизнеса, с тех, кто создает рабочие места, и перекладывать их на сверхбольшие доходы физических лиц. Мы не можем допустить, чтобы госбюджет сократился. А для людей, которые получают зарплату на уровне 20 тысяч рублей, налоги надо отменить. Эти меры одновременно повысят и покупательский спрос. Потому что главный инвестор — это народ, который должен получать сбалансированную зарплату и покупать товары, производимые внутри страны. А зарплата сегодня ничтожна. Люди ничего не могут купить. Никто не дает неразорительных кредитов. Из-за этого нет экономического роста. После 2008 года у нас нет реального экономического роста.

Да, новая социально-экономическая программа Путина по первому впечатлению замечательная. Но как она будет реализована? Я же предлагаю начать с мобилизации умеренной части сверхбогатых, составляющих доли процента всего населения. Тогда можно будет поднять и уровень среднего класса, который будет инвестировать в экономику. У нас же средний класс бедный! У нас профессор бедный!

— А сколько сейчас профессор получает?

— В разных вузах по-разному. В Московском университете – 50–60 тысяч. А есть вузы, где зарплата профессора, — 30 тысяч. Ну что это за зарплата такая? Это в 10 раз меньше, чем получает депутат Госдумы! Нет таких стран, где бы профессор получал в 10 раз меньше, чем член парламента. Я не призываю сокращать оклады депутатов. Но зарплаты профессоров, учителей, врачей нужно поднимать за счет умеренного сокращения доходов сверхбогатых. У нас сегодня аспирант в Академии наук получает 6 тысяч рублей. Как может взрослый человек жить на такие деньги? Есть, конечно, институты, которые своим аспирантам доплачивают. Мы, например, доплачиваем до 20 тысяч, но это тоже очень мало. Руководство страны должно понимать, что такими зарплатами мы перекрываем путь в будущее молодежи. Молодые люди идут в торговлю, чиновничьи структуры, но не в науку и технику, где учиться гораздо тяжелее.

— В конце марта состоялось общее собрание академиков и членов-корреспондентов. Высший орган власти Академии наук собрался на фоне рассмотрения Госдумой президентских поправок в закон о РАН. Кроме того, ученые открыто высказывают недовольство новой системой управления отечественной наукой (вспомним «Письмо-200» и «Письмо-400», в которых они обращались к Владимиру Путину). Схема с управлением и финансированием через федеральное агентство научных организаций оказалась настолько неудачной?

— К сожалению, уровень управленческого аппарата ФАНО невысок. Я сочувствую Михаилу Михайловичу Котюкову. Он крупный руководитель, очень способный человек, его заместитель Алексей Михайлович Медведев тоже. Они стараются, но они очень далеки от науки. А когда Академией наук руководят условно бухгалтеры, это неэффективно. Управлять должен не бухгалтер, а ученый, а бухгалтер и юрист должны ему помогать. Я еще на встрече Путина с кандидатами, которые баллотировались на пост президента академии, говорил, что, проведя ее реформу и усовершенствовав ее работу, следует поставить перед главой государства формулу: ФАНО выполнило свою задачу, и функцию управления институтами надо опять передать Академии наук. Конечно, она тоже показала свои слабости. Но в этом вина и руководства страны. Президент страны, глава правительства должны руководить не только обороной, но и обеспечивать работу науки. Организация нашей академической науки отличается от западной. У нас есть свои преимущества, свои исторические традиции, обеспечивавшие большую свободу выбора направлений исследований. Не надо все ломать и переделывать, как в Европе и Америке. За последние 30 лет только сейчас руководители страны стали уделять серьезное внимание выборам президента Академии наук.

Я считаю, что президент академии должен назначаться руководителем страны, как это было в царские времена и при советской власти после 1940-х годов. Тогда академики голосованием выражали согласие, а выдвигали их Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев. И все руководители Академии наук были выдающимися личностями. Сергей Иванович Вавилов — выдающийся физик, творческая личность, он руководил Академией в ущерб своих научных интересов и очень из-за этого переживал. Когда читаешь его воспоминания, понимаешь, что никакой радости ему эта должность не приносила. Он должен был быть Нобелевским лауреатом, но не дожил до этого. А его ученик Черенков, который сделал свою работу под руководством Вавилова, Нобелевскую премию получил. Потом был Александр Николаевич Несмеянов, недооцененный в общественном мнении. Он поднял значимость химии, был ректором Московского университета, принял решение строить Московский университет на Ленинских горах далеко от центра Москвы. Потом вокруг Московского университета образовался новый городской центр. Далее Мстислав Всеволодович Келдыш руководил становлением прикладной математики и механики, вместе с Курчатовым, Королевем руководил созданием нашего ракетно-ядерного комплекса. Анатолий Петрович Александров тоже был крупной личностью. Выступая на съездах партии, он мог докладывать о достижениях науки, даже нарушая регламент. И высшие лица государства не смели его прервать. Гурий Иванович Марчук — выдающийся математик, активно участвовал в создании Сибирского отделения. Это все выдающиеся ученые и государственные деятели.

— Что меняет закон, внесенный Путиным в парламент в феврале 2018 года (27 марта Госдума приняла в первом чтении законопроект, расширяющий полномочия РАН — прим. ред.)?

— Немного. Повторю, несмотря на слабость академического сообщества и возраст академиков, надо восстановить влияние Академии наук на свои институты. Я вижу, как тяжело работать руководству ФАНО. В их подчинении около 700 институтов. И все разные, в том числе сельскохозяйственные и медицинские. И у всех свои проблемы. Например, в моем институте актуальна проблема флота. Вроде деньги от государства мы пробили, но распределение, организация экспедиций упирается в кучу бюрократических, псевдодемократических процедур.

Кстати, расскажу историю пробивания финансирования научно-исследовательского флота РАН. Помог нам Владимир Путин, тогда председатель правительства, после того как в 2010 году посетил нашу экспедицию на Байкале. Тогда, когда на несколько минут мы с ним остались один на один, я сказал: «Владимир Владимирович, не мое дело заниматься сдачей в аренду помещений, судов. Дайте мне полфутболиста, я решу проблемы». Вот эта фраза — «полфутболиста» — ему запомнилась. «Хорошо, давайте вернемся к этому вопросу через полтора-два года», — ответил он. Я тогда подумал: «Как я ему напомню через полтора-два года?» А Владимир Владимирович не забыл. Поразительно! Ведь рядом никого не было! Он не забыл, и через два года выходит его резолюция уже президента России: «Правительству и РАН рассмотреть вопросы материально-финансового обеспечения научного флота». Думаю: ну все, дело сделано! Нет, оказывается. Еще два года проходит, министерство образования и науки ничего не делает. И тут нам помог помощник президента Фурсенко, который подписал письмо Путину, что правительство ничего не сделало, что ученые оптимизировали свои потребности, готовы объединить все суда в центре коллективного пользования, тогда минимальная сумма для обеспечения флота РАН составит 1 миллиард рублей в год. Президент написал: «Согласен». Т. е. мы получили подтверждение. Это было в конце 2012 года. А через полтора года к управлению институтами РАН пришло ФАНО во главе с Котюковым. В присутствии Фурсенко я объяснил ему, как должен быть устроен академический флот, что содержание судов не научная, а хозяйственная проблема, что суда нужно объединить в центре коллективного пользования, ненужные — списать. И тогда Котюков как бывший замминистра финансов к 2016 году пробил в минфине этот миллиард в год. Если бы не это, не знаю, как бы мы содержали научно-исследовательские суда на 170 миллионов рублей в год.

— Вы, кстати, много писали о том, что и сама интеллигенция виновна в многих проблемах страны.

— Это так. У нас очень сильно упал уровень народа — интеллектуальный, моральный. Что сегодня транслируют по телевизору, по федеральным каналам? Крутят бесконечные сериалы, где кого-то убивают, где делают друг другу подлости. Или бесконечные концерты, где все громко поют песни с примитивными текстами и глупо шутят. Все время показывают каких-то артистов с бывшими мужьями-женами, с изуродованной жизнью и этим развлекают обывателей. Почему мало показывают нормальных людей?
Думаю, что Путин это понимает. Мне приходилось с ним несколько раз общаться — и в узком кругу, и один на один. Я видел, что он быстро и правильно на все реагирует и обосновывает свои идеи. Один мой знакомый в США как-то сказал: «Нам бы такого президента». Но мне всегда был непонятен его подбор кадров. Непонятно и то, почему президент терпит такое безобразие в средствах массовой информации, особенно на телевидении. Ведь везде уровень определяется уровнем руководителя. Надо поднимать уровень народа: его квалификацию, культуру, образованность. Это в первую очередь касается нашей молодежи.

— В прошлом году, выдвигаясь на должность президента РАН, вы говорили о том, что общество ждет от ученых участия в решении государственных задач. Но есть ли запрос на их знания?

— Вот потому я и выдвигался на должность президента Академии наук, что чувствовал в себе достаточно сил, чтобы повлиять на положение дел в стране. Президент РАН — единственный из академиков, кто принимает участие в работе правительства и регулярно встречается с президентом страны. Сейчас разрабатывается стратегия социально-экономического развития страны. И голос ученых, которые знают эту проблематику, должен быть услышан.

Ректор Московского университета академик Виктор Антонович Садовничий каждый год собирает академиков, которые сотрудничают с Московским университетом. На этой встрече, на которой был новый президент РАН Александр Михайлович Сергеев, я сказал, что, несмотря на свой физико-математический «шовинизм», должен признать, что главные проблемы развития нашей страны лежат в социально-экономической сфере. Президент Академии обязан вникнуть в эти сферы, выработать свою позицию, доложить ее правительству и отстаивать на встречах с президентом России. Мы не должны только сидеть и слушать пожелания руководителей страны. Мы должны предлагать и отстаивать свою социально-экономическую концепцию. Иначе руководство страны останется недостаточно вооруженными для решения проблем страны.

— И все-таки сегодня власть слышит голос ученых?

— Что-то, может быть, и слышит. Но я не президент Академии наук. Избранный президент — крупный ученый, и я верю, что он освоит методы позитивного влияния науки на власть. Сама жизнь заставит это делать, а я в любом случае готов ему помогать. Я критикую власть не для того, чтобы ее свергнуть, а для того, чтобы ей помочь справиться проблемами нашего Отечества.

— Огорчились, что на выборах президента РАН заняли второе место?

— Конечно, огорчился. Но я надеюсь, что меня услышали. Кстати, правительство меня допустило к выборам, несмотря на то, что я был самым старшим среди семерых кандидатов. Двоих, более молодых, отвели, а меня оставили. Значит, руководители страны мне доверяют.

— В прошлом году Владимир Путин затронул болезненную тему изучения родных языков в национальных республиках. Как вы считаете, эти языки надо изучать в обязательном порядке или на добровольной основе?

— Президент правильно сказал, что язык надо изучать добровольно, заставлять нельзя. Я с этим согласен, но есть серьезная проблема. Как нам сохранить нерусские языки народов России? Для этого татарским, башкирским и детям других национальностей, которые дома, в семье получили азы родного языка, надо давать возможность развивать и укреплять родной язык в средней школе. Надо создавать условия, чтобы при поступлении в вузы они не уступали по показателям тем, кто изучал только русский язык. Я уже неоднократно высказывал свое предложение о том, что молодежи, которая оканчивает национальную школу, где преподают и русский, и родной язык, надо давать возможность сдавать ЕГЭ на двух языках. Потому что если ты часть времени, которая предназначена на русский, тратишь, допустим, на татарский, то к окончанию 11-го класса в знаниях по русскому, конечно, будешь уступать тем, кто учил только русский. Если же, например, 60 процентов ЕГЭ сдавать на русском, а 40 — на татарском, то баллы ЕГЭ будут выравниваться. Вот об этом Путин не сказал, а нужно было ему подсказать. Я убежден, что он бы понял. Путин неоднократно подчеркивал позитивное отношение ко всем народам России и особое отношение к татарскому народу, его заслугам в истории России. Думаю, что ему пожаловались, что в Татарстане русских силком заставляют учить татарский язык.

— В итоге эта тема вызвала очень бурную дискуссию в Татарстане...

— Потому что стали сокращать учителей татарского языка, а надо создавать условия, чтобы дети, которые получили дома языковую практику, развивали ее в школе. Уверяю вас, их русский язык не пострадает, а даже лучше будет. Я в этом абсолютно убежден. Второй язык укрепляет знание русского.

Мой учитель говорил, что каждый человек должен владеть двумя языками: один — для дела, другой — для того, чтобы писать стихи. Это глубокая мысль. А нам, татарам, надо владеть тремя языками: родными — русским и татарским, а также английским, чтобы быть гражданами не только татарского народа, всей великой России, но и всего мира.

Сила России в том, что у нас много языков, и Россия должна беречь свое многоязычие. Нельзя, чтобы какой-то язык потерялся. Если есть возможность изучать дополнительный язык, надо помогать. Конечно, молодежь надо заставлять учиться. Я вот в детстве время от времени испытывал на себе давление, когда ленился. Но грамматику татарскую изучал самостоятельно, когда был студентом.

— Вас же татарскому бабушка научила, как следует из вашей автобиографии.

— Бабушка со мной занималась до трех лет, потом мама и папа. Они дома на татарском разговаривали, но не заставляли учить. Побаивались, а вдруг русский будем плохо знать. Я же вырос в Москве, на Арбате, как обычный русский парень. Иногда я говорю, что вырос с московской шпаной — это в шутку. А в действительности я учился в хороших московских школах. Но родной татарский язык, его грамматику я совершенствовал самостоятельно. Не скажу, что мой татарский совершенен, но он часть моей сущности и мое преимущество. Я богаче, чем те, у кого один язык, а у меня их три. Два родных — русский и татарский. А третий, английский, для дела.

— А вы себя больше кем ощущаете — татарином, русским, а может быть, башкиром, ведь вы и в Башкирии жили и работали...

— Сущность у меня татарско-башкирская и русская. Я носитель трех наций и старался, чтобы и дети мои владели языками. У моей дочери три родных — русский, татарский и английский, потому что она училась в Америке. Хотя я знаю массу людей, которых не волнуют такие вопросы. Я чувствую красоту как русского, так и татарского языков. Речь некоторых татар, учившихся в татарских школах и имеющих татарский талант, порой звучит для меня как опера. Такая речь присуща некоторым татарским артистам. Такая красивая и умная речь у Минтимера Шариповича Шаймиева. Кстати, мне нравится и его русская речь, тоже умная и красивая.

— Многие татары, башкиры, представители других этносов, выросшие в городах своих же республик, не владеют родным языком. Почему?

— Это так, и это меня настраивает на грустный лад. Вот в Америке есть татарская диаспора, многие из них в России не жили. Но их дети говорят на татарском языке, с американским акцентом, но говорят. А у нас в Казани, в Уфе многие не знают родного языка. Чтобы пристыдить современников в России, я иногда говорю, что первосортные русские и татары уехали после революции из России, а остались второсортные. Надо перевоспитывать современных россиян, чтобы они были первым сортом. К тому же среди тех людей, которые получили русско-татарское, русско-башкирское воспитание, гораздо меньше ущербных националистов, они гораздо шире по сравнению с одноязычным воспитанием.

— Как вы думаете, наше общество научилось говорить о межнациональных противоречиях без взаимных обвинений в разжигании розни и сепаратизма?

— За последние 50 лет межнациональная напряженность существенно упала. В моем детстве, как только мы с ребятишками поругаемся, так мне тут же кричали «татарская морда» или кому-то «еврейская морда», «армяшка», ведь этому их научили тогдашние родители. А когда рос мой сын, такого уже не было. Сегодня татары входят в правительство. Есть выдающиеся ученые, деятели культуры, спортсмены. Центральный банк возглавляет татарка. Ренессанс татар.

— Как бы вы оценили проведение национальной политики в России сегодня?

— Мне как-то довелось выступать по поводу государственности башкирского языка в Госсобрании Башкортостана. Тогда у определенной части татар и русских было мнение, что государственным должен быть только русский язык. Но я говорил, что нужно понять болевые стороны каждого народа. А в России многие малые народы подвергались давлению, унижению. Это наша история. Многие лучшие люди переходили в русскую культуру и внесли свой огромный вклад. Кутузовы, Державины, Тургеневы, Куприн — у всех у них татарские корни.

Сегодня нам нужно думать о сохранении национальной идентичности всех народов, и все языки должны иметь государственный статус. Нужно, чтобы татарский язык, как и другие языки республик России, развивался не только в Татарстане, а башкирский — в Башкирии, но и в других частях страны. Потому что, например, две трети татар живут вне Татарстана. Значит, соответствующее министерство должно быть озабочено тем, как этим людям дать основы татарской культуры, языка. В Америке, например, существуют воскресные школы. Конечно, это требует определенных ресурсов, но этим нужно заниматься.

— Не так давно на Первом канале показали фильм «Золотая Орда». В Татарстане многие почувствовали себя оскорбленными, хотя создатели фильма говорят, что не хотели никого обидеть и вообще делали не исторический фильм, а фэнтези. Как вы относитесь к подобным сериалам?

— Я не видел этот фильм. Но могу сказать, как отношусь к Золотоордынскому периоду нашей истории. В нем было много и хорошего, и плохого, как в царский и советский периоды, но если мы будем представлять это время как татаро-монгольское иго, то тогда и Казахстан, и многие республики Советского Союза тоже могут говорить о русском иге, которое было 70 лет при советской власти. Не надо все представлять только так, что ужасные татары всех убивали. Да, столица России тогда была в Золотой Орде, много чего было. В то время русские братья-князья воевали друг с другом и друг друга даже убивали. А цари? Были разные. При советской власти тоже были и плюсы, и минусы. Такая была история.

Источники: 13.05.2018   Деловая электронная газета «Бизнес Online»,    Московский Экономический Форум